...А то, что вас немедленно убивало - здесь даже не хватает на "удивить" (с)
... И вот знаешь, вся проблема - не в оторванности от жизни, не от зеленой формы, не от вьевшихся фраз типа "так точно" и "никак нет". Я раньше думал, что вся проблема - в страхе, что плохо - потому что боишься, потому что не знаешь, потому что ты - фактическое ничто, и никто, а всякий обидеть может. Что плохо - равно нервно дергающимся пальцам, ожиданию окрика, неуверенности в следующем утре, что ужасно - это есть конфету и ждать, когда тебя за это положат, а отвратительно - это просыпаться с утра, и видеть, как твой хороший товарищ крадет у тебя из тумбочки мыло, думая, что ты спишь. Но я пережил все это плохое, ужасное и отвратительное, и даже какое-то время считал, что все кончилось. Что осталось только подождать.
Но ничего не прошло. Изменились термины, полярности и полюса. И я больше не боюсь. Я больше вообще ничего не боюсь. Я все еще фактическое ничто и никто, но мой страх уже вышел с кровью, с потом, с криком. И теперь я спокоен и хладнокровен, я не боюсь сержантов, ротных, командиров - они такие-же никто, как и я. Я убедился в этом, работая в штабе. Я больше не боюсь штаба - страх вышел на допросах в ФСБ, да где то там наверное и остался...
Но при этом - проблема осталась. И я начинаю подозревать, что она совсем не во мне. А в ком-то другом.
Потому что вокруг все также - плохо, ужасно и отвратительно.
В этом самом "вокруг" люди, окружающие меня, мерно и неотвратимо становятся похожи на скотину, на зеленых баранов и овец, на воплощение всех семи смертных грехов. Они бояться друг друга, они крадут друг у друга, они предают друг друга, они... улыбаются друг другу и вместе едят один хлеб.
И я не знаю, что с этим делать. Они все - в принципе не плохи, они просто обычны, но армия - это чудовищный микроскоп, в который ты смотришь на срез жизни - и пусть здесь нет женщин, но и мужиков хватает. А это - мальчики, мальчишечки, они потом вырастут - и станут мужчинами, и так же, как и здесь - будут красть, предавать, продавать - и улыбаться.
И видит Бог, которого я почему продолжаю писать с большой буквы, что мне очень хочется - либо передушить эту зеленую плесень подушками, либо откреститься от нее, заявив, что я - выше, но вместо этого я продолжаю приходить вечером, ненавидеть их - и им улыбаться.
А надо, наверное, любить.
Но ничего не прошло. Изменились термины, полярности и полюса. И я больше не боюсь. Я больше вообще ничего не боюсь. Я все еще фактическое ничто и никто, но мой страх уже вышел с кровью, с потом, с криком. И теперь я спокоен и хладнокровен, я не боюсь сержантов, ротных, командиров - они такие-же никто, как и я. Я убедился в этом, работая в штабе. Я больше не боюсь штаба - страх вышел на допросах в ФСБ, да где то там наверное и остался...
Но при этом - проблема осталась. И я начинаю подозревать, что она совсем не во мне. А в ком-то другом.
Потому что вокруг все также - плохо, ужасно и отвратительно.
В этом самом "вокруг" люди, окружающие меня, мерно и неотвратимо становятся похожи на скотину, на зеленых баранов и овец, на воплощение всех семи смертных грехов. Они бояться друг друга, они крадут друг у друга, они предают друг друга, они... улыбаются друг другу и вместе едят один хлеб.
И я не знаю, что с этим делать. Они все - в принципе не плохи, они просто обычны, но армия - это чудовищный микроскоп, в который ты смотришь на срез жизни - и пусть здесь нет женщин, но и мужиков хватает. А это - мальчики, мальчишечки, они потом вырастут - и станут мужчинами, и так же, как и здесь - будут красть, предавать, продавать - и улыбаться.
И видит Бог, которого я почему продолжаю писать с большой буквы, что мне очень хочется - либо передушить эту зеленую плесень подушками, либо откреститься от нее, заявив, что я - выше, но вместо этого я продолжаю приходить вечером, ненавидеть их - и им улыбаться.
А надо, наверное, любить.